– Береги себя, Несс, – прошептала она, гладя меня по волосам, – и за Дариной присматривай.
Я вымученно улыбнулась:
– Все будет хорошо.
– У меня каждый раз сердце кровью обливалось, когда отпускала ее. А теперь и ты уезжаешь.
– Все в порядке, мам. Я уверена, Саора прекрасна. И нам там будет хорошо
А душа рыдала, прекрасно понимая, что там будет ужасно.
Да пропади оно все пропадом! Надо рассказать, предупредить о том, что из себя представляют саорцы. Я даже порывисто открыла рот, но так ни звука и не издала.
Кир не соврал. Договор действовал, я просто ничего не могла сказать. Только выдавила из себя:
– Я буду скучать мам.
– И я
Мы еще раз обнялись, а потом, услышав голоса на улицы, одновременно сказали:
– Пора.
Она еще раз посмотрела на меля, ласково провела ладонью по щеке, заправила за ухо, выбившуюся прядь волос и повторила:
– Береги себя, Несс.
С трудом проглотив подкатившие слезы, я улыбнулась и вышла на крыльцо.
…Как раз в тот момент, когда к нам во двор въехала черная с золотыми львами карета Май-Броха.
Чесса Витони все-таки получила мое письмо и приехала. Опоздав всего на два дня.
При виде прямой, затянутой в черную форму фигуры, я испытала знакомый трепет. За семь лет обучения в Май-Брохе у меня уже выработалась привычка вытягиваться по струнке при появлении Витони. И сразу вспотели ладони, а сердечко заколотилось, как у загнанного зайца.
Заметив меня, чесса нахмурилась еще сильнее и кивком подозвала к себе.
Мне и в голову не пришло ослушаться ее. На негнущихся, деревянных ногах, едва дыша, я направилась к бывшей преподавательнице. Пусть я сама ее сюда позвала, но чем ближе я подходила, тем сильнее хотелось убежать.
Остановившись в шаге от нее, я склонила голову в покаянном поклоне:
– Добрый день, чесса Витони.
Голос подвел. Получилось жалобно, по-мышиному пискляво.
Она окинула меня тем самым взглядом, которого боялись все ученицы академии, и холодно произнесла:
– Ты очень меня разочаровала, Ванесса!
Ее голос звенел сталью.
– Простите, – я втянула голову в плечи и снова почувствовала себя той маленькой девочкой, которую только привели в Май-Брох.
Однако чесса была одним из самых строгих преподавателей. Просто так она никогда, никому и ничего не прощала.
– Ты посмела обмануть меня! Обмануть Академию! Обмануть страну! – чеканила она, и каждое ее слово вонзалось в меня словно гвоздь, – Когда в Май-брохе узнали, что ты натворила, ректор был вне себя!
– Я просто…