Небольшое здание, всего в один этаж высотой и с тремя окнами по фасаду. Однако, когда мы вошли внутрь, стало ясно, что оно росло вниз, как огромная крысиная нора, пугая своим размахом, мрачной атмосферой и тяжелым воздухом.
К счастью, мы спустились всего на один уровень, прежде чем Витони сказала:
– Сюда!
Она безошибочно выбрала нужный коридор среди десятка других. Мы прошли по каменной кишке мимо закрытых камер, повернули и оказались в круглом помещении, разделенным на четыре большие клетки.
Две из них пустовали, в третьей кто-то лежал, отвернувшись лицом к стене, а в четвертой…
В четвертой я увидела сгорбленного старика и старушку, уныло сидящих на койке и держащихся за руки.
Я смотрела на них во все глаза и не могла поверить, что это мои родители. Что вот этот сухонький дедушка – мой отец, который в прежние времена был рослым, плечистым, сильным и мужественным. А вот эта крохотная бабушка – моя красавица мама.
От прежних силы и красоты не осталось ровным счетом ничего. Просто два старых человека, у который впереди осталось совсем немного времени.
В груди оборвалось. Со звоном треснуло, сминаясь в крошево, и без того разбитое сердце. Глаза защипало:
– Мам…пап…– пропищала я не громче маленького забитого мышонка.
Не чувствуя под собой ног, я подошла к решётке, ухватилась за нее обеими руками, чтобы не упасть от внезапно накатившей слабости и снова позвала:
– Мама! Папа!
В этот раз меня услышали.
Первой отреагировала мама. Она подняла на меня подслеповатый взгляд, нахмурилась, словно не понимая кто перед ней, а потом улыбнулась:
– Эдвин – потянула за руку дремавшего сидя отца, – Эд! Смотри, кто пришел! Наша девочка…я же говорила, что она придет.
Мама с кряхтением встала с койки и, согнувшись, направилась ко мне. За ней шаркая ногами и опираясь на тросточку, подошел отец.
А я…я до крови кусала губы, чтобы не разреветься.
Глава 17.3
– Как ты, дочка? – спросила мама, взявшись скривившимися от старости пальцами за решетку, – такая бледная…
Не знаю как, но я нашла в себе силы улыбнуться. Наверняка, эта улыбка больше походила на измученную гримасу, но родители не заметили.
В их по-старчески светлых глазах плескалась тревога за дочь, смешанная с радостью от встречи и какое-то странное умиротворение. Она как будто не понимали, где находятся, и что с ними происходит.
– Все, хорошо мам, – голос предательски дрожал, – я просто… не выспалась…
– Надо пить на ночь ромашковый чай с медом.
– Надо, – согласилась я, аккуратно взяв ее за руку.
Кожа у нее была сухая и тонкая, как пергамент, сквозь который просвечивали голубые вены. Осторожно, стараясь не напугать, я начала вливать в нее целительные силы, но с каждой секундой все больше убеждалась, что это бесполезно. Мать была здорова, просто очень стара, а против возраста силы всех целителей мира бесполезны.
Снова больно сжалось в груди.
Если бы не я…если бы не этот дурацкий дар, проснувшийся во мне, мы были самой обычной семьей. Жили бы в усадьбе, вставали вместе на завтраки, занимались бы обычными делами и не считали бы те крупицы времени, которые у нас остались.
Отца я тоже проверила – здоров.
От собственного бессилия шла кругом голова. Зачем нужна вся эта нелепая магия, если не можешь защитить и спасти тех, кто дорог. Какой в ней смысл? Быть полезной для кого-то другого? Быть нужной игрушкой в чьих-то когтистых лапах?
Я задыхалась.