Сегодня утром я совсем не хотела выходить из комнаты. Мало того что после вчерашнего происшествия чувствовала себя из рук вон плохо, так ещё и сгорала от стыда. Мирэй видел меня в неподобающем состоянии и почти без одежды, а связавшие нас обстоятельства стали ещё крепче и непреодолимее. Осознание того, что метку убрать невозможно без угрозы собственной жизни, буквально уничтожало меня – я просто лежала в постели и смотрела в балдахин над головой.
Наступило время завтрака, но я в столовую не спустилась и велела горничной предупредить мать о том, что неважно себя чувствую и хочу полежать сегодня немного подольше.
Но кто бы ещё прислушался ко мне и дал побыть в одиночестве – держи карман шире! Ещё до того, как утренняя трапеза закончилась, в дверь моей комнаты постучали. Я так и подобралась, предположив, что это кто-то из старших – объясняться ни с кем из них мне совсем не хотелось, потому что это неизбежно повлечёт за собой необходимость лгать.
Но всё оказалось гораздо хуже: после разрешения войти внутрь заглянул Мирэй. Как ни в чём не бывало! Не знаю, какому именно порыву я поддалась, как только его увидела: почувствовала только, что внутри словно бы раскололась колба с концентрированным гневом. Я схватила с прикроватной тумбы графин с водой – к счастью, уже почти опустошённый – и швырнула прямо в светлого.
Молча. Со всей силы.
– Кей… – только и успел выдать он, после чего проворно спрятался, и толстое стекло с треском разбилось о ребро двери. В стороны брызнули острые осколки, и один даже вернулся ко мне на постель. Я посмотрела на него с холодным безразличием.
Жаль это не голова Мирэя!
На несколько мгновений наступила полнейшая тишина, а затем светлый уточнил:
– Успокоилась?
В подтверждение того, что моя злость на него ничуть не утихла, вдогонку кувшину я бросила ещё и стакан. Хорошая посуда, жаль её, но сейчас та часть моего разума, которая отвечала за бережливость, напрочь атрофировалась. Мне просто хотелось достать Мирэя хоть чем-то! Чтобы ему хоть на мгновение стало так же больно, как мне вчера.
Решив, что больше мне бить нечего, он снова заглянул в комнату, внимательно оценил обстановку и прошёл дальше. Осколки укоризненно захрустели под его ногами.
– Пришёл меня добить? – я прищурилась, ядовито оглядывая его.
Как всегда, безупречен, аж тошно. Зато я сегодня похожа на моль, которую окунули в чернила.
– Я не собирался тебе вредить, если ты успела об этом подумать! А метка – всего лишь подстраховка на случай того, если тебе внезапно ударит в голову сбежать. Вчерашний случай только подтвердил, что я был прав в своих опасениях.
Он медленно приблизился ко мне и остановился у изножья постели. Я подтянула одеяло к подбородку, чтобы ему не было видно вообще ничего, вчера он и так увидел слишком многое – как теперь с этим жить? Как вообще находиться с ним в одном помещении без риска залиться краской?
– Но ты мог хотя бы предупредить меня, насколько огромная сила заключена в этой метке? – пошла я в наступление. – Чтобы я даже не пыталась её убрать! Умолчать о таком… Я даже не знаю. Как будто я чем-то намеренно тебе навредила, и теперь ты хочешь на мне отыграться!
Ночью какой-то момент мне и правда показалось, что я просто умру – настолько невыносимой была боль. Сейчас память тела милостиво стёрла часть ощущений, но на душе осталась поганенькая тяжесть.
– Я уверен, что в таком случае ты побежала бы избавляться от метки ещё быстрее! – Мирэй рискнул подойти ещё ближе, а его тон стал мягче: – Вообще-то я пришёл спросить, как ты себя чувствуешь. А ты сразу графинами кидаться!
Он опустился на край постели, и тут же подпрыгнул, взвыв, словно подбитый зверь. Клянусь конём Всадника, я расслышала несколько сдавленных ругательств, которые совсем не вязались с благочестивым обликом Паладина.
– Что там такое?! – он оглянулся, потерев пострадавшее место.
Оказалось, тот самый осколок кувшина, который упал мне на покрывало, впился ему прямо в мягкое место. Причём сильно, раз его так подбросило.
– Возмездие, – я сложила руки на груди. – Впредь даже не приближайся ко мне. Мне достаточно той гадости, которую ты нарисовал на моей спине. И да, теперь я чувствую себя гораздо лучше.
С этими словами я смахнула осколок на пол. Придётся убирать самой. Как-то даже неловко звать горничную – она не виновата в том, что я не умею держать себя в руках.
– Я сам не ожидал, что эффект метки с годами так усилится, – Мирэй развёл руками. – Так что просто будь осторожной, и когда всё закончится, я лично уберу её так, что не останется и следа.
Я скептически скривилась. Неужели всё это только для того, чтобы заставить меня выйти замуж? Без издевательств совсем никак?
– Что тут случилось?! – внезапный возглас матери заставил нас со светлым одновременно вздрогнуть. – Кейлет!
– А что сразу Кейлет?! – я сложила руки на груди и надулась.
Мать перевела на Мирэя удивлённый взгляд, но капля за каплей он начал приобретать угрожающее выражение. Светлый слегка растерялся, ведь он не знал, что киэра Яттари в гневе может быть очень страшна – с виду-то она самая мирная и благочестивая женщина на свете! А вот у меня даже промелькнула надежда, что матушка всё-таки решит его выгнать.
Но светлый быстро сориентировался и состроил виноватый вид:
– Простите, мы с Кейлет немного повздорили, я был неосторожен в словах, и она немного вспылила. Мы всё уберём!